Дед патриарха Тимофей Терентьевич напрасно хлопотал о «при­искании места» старшему сыну, позже его способности оценили в Пскове. В 17 лет Григорий окончил Великолукское духовное училище и был определен в небольшой Торопецкий приход пономарем. С этой должности его по указу консистории переместили в псковскую Пароменскую церковь дьяч­ком, а через год архиепископ Мефодий взял его в архиерейский хор. Сюда набирали из всей губернии самых способных, с хорошими голосами цер — ковнослужителей; и считалось достойным петь при владыке. В дальнейшем можно было рассчитывать и на хорошее место.
Удачную карьеру в губернской столице двадцатишестилетний юноша прервал сам, когда узнал о смерти отца и о том положении, в каком оказалась семья. В 1831 году по личной просьбе он был уволен и рукоположен в свя­щенники Успенской церкви села Сопки. Символично, что это произошло, как и у его отца, 8 марта. Прежде чем получить этот сан, Григорий должен был вступить в брак, и он повенчался с дочерью дьячка Сопкинской церкви Мартина Петровича Черноусова девятнадцатилетней Татьяной, которую знал с отроческих лет. Возможно, это был брак не по любви, а по необходимости, — сомневаться в этом заставляют дальнейшие события, о которых будет ска — зано ниже. Молодой священник принял приход, где было много проблем
моральных и материальных. Мать священника, вдова Екатерина Антоновна, осталась без кормильца и жила «на собственном пропитании». Младший сын, девятилетний Иван (отец будущего патриарха), обучался в первом классе Великолукского приходского училища «на содержании матери», т.е. без сти­пендии. При матери жили и дочери — засидевшаяся в невестах двадцати — семилетняя Настасья и пятнадцатилетняя Параскева. Младшая — Мария — умерла во младенчестве.
Когда Григорий Тимофеевич стал священником и начал получать жа­лованье, мать с братом и сестрами перешли на его содержание. В клировых ведомостях появились такие записи: «мать живет на пропитании сына свя­щенника», брат Иван, сестры Анастасия и Параскева «на содержании брат­нем». А к тому времени у о. Григория увеличилась и своя семья: родились сын Иван и дочь Параскева. Духовное правление, учитывая трудное семей­ное положение семьи, учащегося Ивана зачислило «на полное казенное со­держание». Но это мало облегчило жизнь Беллавиных, так как священ­нический дом стал своеобразным приютом для сиротствующих, и в этом проявилась особая доброта и милосердие Григория Тимофеевича. Младшая его сестра Параскева вышла замуж в раннем возрасте в Полоцкую епархию, в Велижский уезд, за дьякона Дмитрия Гроздова, но вскоре овдовела и с мла­денцем Михаилом вернулась и «жительствовала в доме священника на его собственном содержании». Муж второй сестры Натальи остался без места и переехал в Сопки с женой и двумя детьми. Григорий Тимофеевич не только приютил семью, но и выхлопотал сверхштатное место дьякона, ко — торое согласился оплачивать прихожанин села Сопки помещик Никита Гри — горьевич Алексеев. Приют и утешение нашла в Сопках даже двоюрод­ная сестра Григория Тимофеевича 22 —летняя Ольга, которая не захотела жить с мачехой, когда ее отец, пономарь с погоста Жисцо, овдовел и завел вторую семью и детей. С таким же милосердием сопкинский священник относился и к родственникам своей жены Татьяны Мартиновны, в числе ко — торых были вдовы, сироты, учащиеся. Для них Григорий Тимофеевич хло­потал о жалованье из попечительства, а для мальчиков, находящихся в ду­ховном училище, — о «казенном содержании».
Документы архива той поры, касающиеся социальной заботы государ —
ства о священнослужителях, поражают четкой направленностью, весьма объективно учитывающей материальное положение каждой семьи. Законы конкретно определяли, в каком случае родители обязаны были содержать и учить своих детей, также как и взрослые дети кормить родителей, и при каких обстоятельствах эти заботы брало на себя государство и различные попечительства. Все жалобы, прошения досконально рассматривались ме — стным благочинным, в уездных духовных правлениях, в губернской консис — тории, в столичном Синоде и даже самим государем. Прошения писали са­мые разные, порой очень «жалостные», но всегда учитывалось реальное по­ложение. Одно из таких «слезных» писем владыке написала дочь псалом­щика Антонина Беллавина (из другой ветви династии). Эта девушка за­кончила курсы «женской мастерицы» и просила денег на швейную машинку, «чтобы шить платье и белье», так как родители «по скудности доходов и дороговизны хлеба и прочих продуктов купить не могут…». После провер­ки материального положения семьи консистория отказала в прошении, так как отец и дочь находились в полном здравии и силе и на такую роскошь, как машинка, могли заработать сами.
Родной дядя будущего патриарха, Григорий Тимофеевич, не только был благодетелем своих близких — обиженных и неустроенных, — но и с усер — дием исполнял свою должность, с милосердием относился ко всем прихожа — нам; в ежегодных проверках отмечалось его честное поведение, доброта, «хоро­шее чтение и пение и знание катехизиса…». Однако в жизни каждого чело­века случаются непредвиденные обстоятельства. То, что в светском обществе обычно называют романтической историей, для священнослужителя обора­чивается большой бедой. Издавна бытует народная присказка: «последняя у попа женка». По церковному уставу ни священник, ни дьякон, ни дьячок не могут завести вторую жену, если они овдовели, даже и в двадцать лет. И уж тем более запрещалось двоеженство при живой супруге, какие бы сложные отношения в семье ни возникали. В то же время в мирском обществе дворяне, мещане, крепостные крестьяне могли вступить в законный брак и венчаться по два, три раза с указанием причины многоженства.
В документах Псковской духовной консистории мне довелось встречать подобные и весьма интересные примеры.
Из Торопецкого уезда в 1838 году поступила коллективная жалоба в консисторию от мужей деревень Малые Огородцы и Коптево, желающих вступить во второй брак потому, что супруги их сбежали. Дело так и назы — вается «о побеге крестьянских женок».
Крестьянину Григорию Савельеву из Опочецкого уезда, крепостному князя Михаила Дондукова—Корсакова, разрешили вступить в третий брак по случаю смерти второй жены. А в Новоржевском уезде при вступлении во второй брак крестьянина учитывался моральный повод: его жена Ирина Иванова завела «любодейную связь с дезертиром». В архиве есть свиде­тельства тому, что с просьбой о втором браке обращались в консисторию священнослужители. Из Торопецкого уезда дьячок Василий Суворов про­сил «дозволения вступить во второй брак за смертью жены с невестой из семьи духовного звания». Резолюция владыки была определенная: «дозво­лить второй брак с возбранением после сего входить в алтарь и в стихарь облачаться». По сути дела, человек должен был расстаться со своей долж­ностью.
Напомним, что Григорий Тимофеевич продолжительное время пел в глав­ном хоре, т.е. находился на виду. А в брак ему пришлось вступать в срочном порядке, чтобы стать священником и кормить большую семью. И здесь важно заметить, что в таком же положении, когда необходимо было незамедли­тельно искать супругу, оказались и Иван Тимофеевич (отец патриарха), и сын Григория Тимофеевича — Иван. К тому же и венчались они оба на несо — вершеннолетних.
Предметом романтического увлечения о. Григория стала «дворовая дев­ка Татьяна Арсеньева». Эта история, возможно, осталась бы только в пере­судах прихожан, если бы в августе 1838 года теща священника Прасковья Николаевна не обратилась в консисторию. В своем прошении она высказала «подозрение в соблазнительном поведении о. Григория против супружества». Когда начали проводить расследование, за честь мужа вступилась супруга Татьяна Мартиновна, указав, что на него «возведена клевета тещею», т.е. матерью. С прошением о защите о. Григория «касательно предосудитель­ных поступков» обратились в Псков, как указано в подписи, «благородные прихожане Сопок», т.е. дворяне. Разбор дела затянулся более чем на год и,
конечно же, доставил немало переживаний священнику, его семье, близким. Окончательное решение консистория определила так: «Священник Беллавин за недоказательством под следствием не состоит». И все-таки церков­ные власти, соблюдая христианскую мораль, послали тридцатипятилетнего о. Григория на месяц в торопецкий Нобин монастырь, но не в черные ра­боты и не на послушание, а «на испытание нравственности». За этот не­большой срок в строгой монашеской обители Григорий Тимофеевич, веро — ятно, размышляло суетности жизни, искушениях, соблазнах. Кстати, в деле о «соблазнительном поведении» названо только имя и отчество дворовой девки, а интересно было бы узнать подробности о ней. Тайну открыли исповедные росписи.
Татьяна Арсеньева была крепостной Никиты Григорьевича Алексеева, сорокалетнего помещика, в числе его шестидесяти дворовых — детей и взрослых. Ей было 18 лет, росла она в семье вдовы Евдокии Ермолаевны вместе с четырьмя сестрами, старшая из которых Марина тоже была вдо­ва Можно подумать, что свое внимание, а может быть и сочувствие о. Григорий обратил на Татьяну больше из —за ее сиротского положения. По возвращении домой у него прибавилось еще больше хозяйских хлопот и забот о своих близких и прихожанах. Вскоре в Сопки вернулся из Пскова после окончания духовной семинарии младший брат Иван. Два года он будет «без места» жить на иждивении священника. Заканчивал духовное училище в Великих Луках сын Иван, и надо было хлопотать об определении его в Псковскую духовную семинарию. Подрастала дочь Параскева. В кли — ровых ведомостях отмечалось весьма честное и примерное поведение о. Григория; ему была оказана особая честь — он был «определен духов­ником».