Преклонение перед чужими кумирами чуть не погубило страну в 1812 году. Под­рыв Богопочитания и отказ от заповеди: «Не поже­лай дома ближнего твоего, ни поля его,… ни какого скота его, и вообще ничего, что у ближнего твоего» (Исх.20:17), — привел в начале XX века к братоу­бийству и страшному разорению страны.
Для верующего человека остается незыблемой исти­ной, что всё переживаемое нами в земной жизни источником своим имеет надмирный Промысел. Ни­что из происходящего с нами не происходит случай­но. Всё имеет свой высший нравстпекный смысл, нередко скрытый от нас, но тем не менее несомнен­но существующий. Иногда он открьЕается нам спу­стя годы и даже десятилетия.
Лишь по прошествии 60-ти лет становится очевид­ным, что Великая Отечественная война стала наказа­нием народа за отпадение от веры отцов, за гонения на Церковь, за сожженные иконы, раз» ^рённие хра­мы, расстрелянных и замученных исповедников — священников, монахов и простых верующих. А зна­чит, можно утверждать, что без возрождения Церк­ви победа в Великой Отечественной войне была бы невозможна. Но мог ли наш народ обратиться по доброй воле?
В условиях жестокой оккупации, под вражеским игом, среди немногих активных патриотов, оказавшихся на занятой врагом части страны, зародилось и вспых­нуло движение, которое изменило не только воен­ную, но и всю новейшую историю нашей Родины, возвратило ей спасительную славу Православия.
Победа ковалась далеко не только на полях сраже­ний, давно доказано, что ковалась она и в тылу. Но кому, как не жителям Псковщины, знать, что нашу Победу готовили не только в советском тылу, но и в том, который оказался под немцами. И этот после­дний — труд патриотов имел порой решающее зна­чение.
Когда немцы вошли на территорию исторической России, у них не было единого мнения о том, как поступить с Русской Православной Церковью. Жи­вая вера русского народа явилась для них полной неожиданностью. Они оказались к этому просто не готовы. У них не было чётко сформулированной по­литики в отношении духовной жизни на оккупиро­ванных территориях. Вожди III Рейха просто не ду­мали, что может возникнуть такая проблема. Расовая теория не предполагала богатство духовной культуры у покоренных народов. Глава Министерства занятых восточных территорий (РМО) Розенберг, посетив захваченные территории России, был неприятно по­ражен высокой религиозностью русского населения. Непричастность оккупированных народов к какой-либо религии была для немцев наиболее предпочти­тельна. Допустимо и желательно было создать равно­весие мировоззренческих противоположностей. Для этого немцы даже были готовы временно согласиться на создание малых автокефальных церквей, разде­ленных по национальному признаку. В завоёванных областях нацисты не собирались вообще создавать какую-либо русскую структуру. По мнению Розен-берга, русские церковные организации не должны были превышать рамок приходов во избежание со­здания объединенного антинемецкого фронта. Пра­вославную Церковь России Розенберг верно опреде­лял как государсгяообразующий институт, способ­ствовавший в свое время становлению опасной для немцев Российской Империи. Эта Церковь вообще должна была быть ликвидирована. Но тут запротес­товали спецслркбы СД (служба безопасности Гер­мании) и военная администрация. Силовые ведом­ства, находясь на острие вое отых действий, понима­ли всю сложность начавшейся войны, необходимость её серьёзной пропагандистской поддеркки — сил ар­мии явно не хватало. Отыгрывая ложную версию об освобождении России от большевизма, они не могли не поддержи-чать всех, подвергшихся репрессиям при советской власти, рассчитывая использовать их в сво­их целях. Военным нужны были показательные ак­ции.
Вопрос о существовании русской Церкви был отло­жен до конца войны. Немцы оказались вынуждены терпеть официальную Православную Церковь. Более того, они согласились до времени сохранить единство Православной Церкви даже и в Прибалтике, как церкви именно под управлением русских и для русских, с целью дальнейшей совершенной ликвида­ции здесь Православия как инородного для Прибал­тики духовного течения, вместе с русскими вообще, как чуждым элементом на этой территории.
Со своей же стороны Розенберг не оставлял попыток совершения против Церкви провокаций: то немцы пытались выслать в Литву, подальше от Пскова Мит­рополита Сергия; то рассылалась директива о пере­воде церковного календаря на новый стиль. Совер­шенно запрещалось духовное окормление советских военнопленных. Несколько православных богослуже­ний, проведенных в военных концлагерях в начале войны, привели к такому духовному подъёму среди военнопленных, что это совершенно перепугало не­мецкие власти. С 1942 г. такие богослужения были запрещены. Русская военная сила подлежала недвус­мысленному уничтожению.
К началу войны Православная Церковь в Прибалти­ке была наименее пострадавшей частью Русской Православной Церкви. Гонения на верующих здесь ещё просто не успели достигнуть советских масшта­бов. Хотя и здесь начались запреты, допросы, арес­ты…
В начале 1941 г. митрополитом Виленским и Литов­ским Русской Православной Церкви стал Сергий (Воскресенский). Литовская церковь, в отличие от Латвийской и Эстонской церквей, и в 20-х и в 30-х годах оставалась в юрисдикции Московского Патри­архата. Впрочем, весной 1941 года вся православная Прибалтика снова воссоединилась в единую Церковь. При вступлении немцев в Прибалтику митрополит Сергий остался в Риге. Есть данные, свидетельствую­щие о том, что это было сделано не без согласия из Москвы, где были уверены в его «правильном» пове­дении.
В первые же дни оккупации он был арестован немца­ми, но сумел убедить их в своем антибольшевизме и даже в необходимости поминовения за богослужени­ем имени главы Московской Патриархии. Под его руководством и священники экзархата сохраняли молитвенное единство со всей Россией. Крылатой стала его фраза, сказанная об оккупантах: «Не таких об­манывали! С НКВД справлялись, а этих колбасников обмануть не трудно». Некоторое время удавалось играть на противоречиях между Министерством во­сточных территорий Розенберга и военным коман­дованием. За владыкой Сергием было оставлено уп­равление православными приходами всей Прибалти­ки. С другой стороны, его имя продолжало поми­наться за богослужениями в Москве вплоть до осени 1942 года. Московская Патриархия никогда не заяв­ляла о его низложении, хотя по понятным причинам не говорила и о его поддержке. От подозрений СД митрополиту Сергию так и не удалось избавиться. Несмотря на требования немецких властей, он при­знал лигитимным избрание в Москве патриарха в
сентябре 1943 года. Он был расстрелян немецкими спецслужбами 28 апреля 1944 года. Это был необык­новенно деятельный архипастырь, настоящий под­вижник. По свидетельству очевидцев, приказ о его ликвидации отдал сам Кальтенбруннер.
Прекращение гонений на церковь в связи с оккупа­цией повсюду сопровождалось необыкновенно мощ­ным религиозным подъемом. От верующих к митро­политу Сергию, как единственному русскому архи­ерею в оккупированной России, со всех концов по­шли настойчивые просьбы о помощи в восстановле­нии разоренных церквей. Прибалтика, как в значи­тельной мере сохранившая священнический потен­циал, должна была стать источником Русского Пра­вославного Возрождения. В окружении иерарха воз­никла идея создания миссионерской службы по окор-млению верующих коренной России — с центром в Пскове: Псковская Православная миссия. Землю, за­нятую врагом, сперва следовало освятить — омыть крещенской водой покаяния, помазать святым ми­ром одухотворения, соединить святому Телу Господ­ню. И тогда эту землю победить уже невозможно. Конечно, не робкие женщины и старики погнали врага с нашей земли, но без их молитвы таяла сила в руках могучих мркей.
Немцы долго не соглашались на организацию мис­сии, наконец, с явным нежеланием позволили пят­надцати священникам выехать в Псков. Возможно, они были убеждены, что прибалтийские духовники не найдут контакта с местным населением. Митро­полит Сергий предписал группе священников помо­ложе без каких бы то ни было предварительных со­гласований, в порядке церковного послушания, вые­хать в Псков. Не отказался никто, каждый выполнял свой пастырский долг — самоотверженно, не щадя своих сил, здоровья, а порой и самой своей жизни. Каждого переполняло чувство глубокого сострадания и сочувствия к бедствующему русскому народу. Яв­ный успех первой группы привел к тому, что вскоре стали прибывать новые группы миссионеров. Нео-хватность открывшегося поля деятельности потребо­вала того, чтобы в 1942 г. в Вильно была открыта Духовная семинария для подготовки кадров для мис­сионерской деятельности в России. Осенью 1942 г. в миссии служило уже 77 пастырей, обслркивавших 200 приходов, в январе 1944 г. — 175 священников. Но всё равно это не могло покрыть всех потребнос­тей.
Россия за два десятилетия террора и воинствующего безбожия в духовном отношении была буквально опустошена. Годами здесь не звучало Слово Божие, не совершались богослужения. Приехавший на Псков­щину о. Алексий Ионов вспоминает: «Некогда пре­красные храмы были разрушены, поруганы, превра­щены в склады, мастерские, танцевальные клубы, кино и архивы. Репрессированное духовенство в основной своей массе погибло в концлагерях». На всей Псков­щине к началу войны оставались действующими не более двух кладбищенских церквей: в Пскове и Гдо-ве.