Для управления стрельцами был создан особый Стрелецкий приказ. Служившие в нём дьяки ведали приёмом воинов на служ­бу, выплатой им жалованья, снабжением боеприпасами и оружи­ем, разбором проступков и преступлений. Интересно, что во вре­мя военных действий часть дьяков отправлялась вместе со стрель­цами в поход, выполняя, видимо, административные и интендант­ские функции.
Численность стрелецких войск быстро возрастала. В 1550 г. был организован первый отряд всего в 3 тысячи воинов, а в конце столетия, по данным английского дипломата Джайлса Флетчера, в русском войске насчитывалось до 12 тысяч стрельцов, в том числе 5 тысяч московских, 5 тысяч «городовых» (т. е. живших в разных городах, в том числе в Пскове) и 2 тысячи конных («стре­мянных») стрельцов.
Стрелецкое войско, несомненно, имело некоторые черты ре­гулярной армии: оно сохранялось в мирное время, получало со­держание от государства (правда, неполное), имело единообраз­ное вооружение, проходило обучение. Не было ещё совместного (по квартирами или в казармах) размещения военнослужащих, не всегда чётко определялись их права и обязанности — всё это по­явилось позже. Впрочем, многого о жизни стрельцов мы просто не знаем. В 1682 г., во время восстания в Москве, бунтовщики сожгли Стрелецкий приказ, и его архив погиб. Во всяком случае бесспорно, что для середины XVI столетия учреждение стрель­цов было очень прогрессивным явлением.
Значительную военную силу составляли также городовые ка­заки. Иван IV высоко ценил этот вид войск и активно способ’ ствовал его развитию. Именно из городовых казаков состояли гарнизоны многочисленных пограничных крепостей. За службу
они получали денежное жалованье, а иногда и земли. Так, в 1571 г. было принято решение о наделении землями тысячи кон­ных путивльских и рыльских казаков, которым с Этого времени полагалось служить «с земли», «без денег». Вспомогательную службу (обозы, фортификационные работы и т. д.) по-прежнему несло ополчение из посадских людей и крестьян — посоха.
Значительно выросла при Иване IV численность служивших в русском войске иностранцев. В Москве было размещено не­сколько небольших по численности отрядов во главе с капитана­ми, сформированных по национальному признаку: немцы, датча­не, шотландцы и др. Их поселили недалеко от столицы, на Болва-новке, и дали некоторые льготы, в том числе право беспошлинной торговли. Последним обстоятельством активнее прочих восполь­зовались немцы. Они принялись за «коммерцию» настолько ак­тивно, что митрополит был вынужден пожаловаться царю на дво­рян, промотавших в немецких лавках и кабаках почти все деньги и не способных из-за этого приобрести коней и хорошее оружие. Некоторые иностранные наёмники участвовали в боевых действиях на границах русского государства. Так, ливонец Георг Фаренс-бах, служивший впоследствии в армии С. Батория, участвовал в боях с крымскими татарами на р. Оке.
Наряду с иностранцами, поступавшими на службу доброволь­но, в войско зачисляли и военнопленных. Английский путешествен­ник Джером Пюеей подробно рассказывал о судьбе 85 ирланд­цев, которые служили в шведской армии rt попали в плен К рус­ским. «Над шотландцами, — пишет он, — был поставлен Дженни1 Лингетт, храбрый и честный человек. Им выдали деньги, платье и каждодневное содержание едой и питьём; они получили также лошадей, сено, овёс, а для вооружения — ружья, мечи и пистоле­ты»76. Только в 1564 г. в Москву вывезли более трёх тысяч плен­ных из Ливонии. Первоначально их поселили в двух иноземных слободах — Юрьевской и Ругодивской, а затем перевели в- Не­мецкую слободу иа р. Яузе. По свидетельству Дж. 1орсея, бывшие пленники сыграли большую роль в отражении татарского набега в 1572 г. Англичанин даже утверждает, что оии «.. .принесли гораздо большую помощь против татар, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами»77. Данное суждение, впрочем, явно выглядит преувеличенным, не говоря уж о том, что русские воины в то время имели на вооружении отнюдь не только луки и стрелы.
Весьма впечатляющих успехов достигла при Иване IV рус­ская артиллерия. Работавшие на московском Пушечном дворе литейщики экспериментировали с различными моделями орудий не меньше, чем западноевропейские мастера. Множество боль­ших и малых пушек изготовили Андрей Чохов, Семён Дубинин, Русин Евсеев, Булгак Новгородов и их менее известные товари­щи. Стволы пушек отливались с цапфами и ручками — дельфина­ми, снабжались удлинённым приливом на казённой части ( «винг-радом» или «репеем»), что заметно облегчало перевоз и перенос­ку орудии. В середине столетия на орудиях появилось прицельное приспособление — прорезь и мушка. Хотя большинство орудий того времени заряжалось с дула, предпринимались попытки со­здания казнозарядных орудий. Таковые могли быть трёх моде­лей: 1) со специальной вкладной каморой; 2) с запиранием казён­ной части посредством винта; 3) с запиранием казённой части вдвижным клином. Примером последней, самой совершенной модели может служить небольшая пушка, которая по сей день хранится в Санкт-Петербургском Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи. Запирающий меха­низм у неё состоит из сплошного клина, двигающегося в попереч­ном горизонтальном направлении. Движение клина производилось вращением рукояти: на плоскости клина были зубцы, имевшие сцепление с шестерней, насаженной на один стержень с рукоятью. Известны и такие орудия, у которых клин двигался в вертикаль­ном направлении. Хотя казнозарядные орудия оставались в XVI и даже в последующем XVII в. довольно редким явлением, само их появление свидетельствует о том напряжённом техническом поиске, который вели средневековые русские мастера.
Немало сил прилагалось для повышения скорострельности орудий. В связи с этим на Русн появились многоствольные ору­дийные системы, которые назывались «сороками» или «арганка-ми». Известно, что семиствольную сороку взяли в Сибирский поход казаки Ермака Тимофеевича. Андрей Чохов создал сто-ствольную пищаль, защищавшую ворота Китай-города в Моск­ве. Понятно, что многоствольные орудия не могли быть крупно­калиберными. Нередко подобные системы представляли собой собрание даже не пушечных, а ружейных стволов, являясь, таким образом, предшественниками современных пулемётов. Изготав­ливались на Руси и специальные орудия для стрельбы «дробом» — картечью. Обычно они имели короткий ствол очень большого калибра и могли, следовательно, вести подлинно ураганный огонь на небольшие расстояния. Дробовые орудия часто называли в документах «тюфяками». Другим специфическим видом пищалей являлись «гафуницы» — орудия, имевшие отличную от ствола по диаметру камору.
По своему практическому назначению русская ‘артиллерия XVI в. делилась на городовую, осадную и «полковой наряд», в состав которого входила полевая и собственно полковая артилле­рия. Городовая артиллерия состояла на вооружении крепостей и включала пушки разного калибра. Многие города обладали весь­ма впечатляющим орудийным парком. Не случайно С. Пиотров­ский с большим уважением отзывался об артиллерии Пскова и отмечал в своём дневнике: «Пушки у них (псковичей. — A. M.J отличные и в достаточном количестве… достанется нашим бата-реям и насыпям».
Для осад вражеских крепостей применяли орудия крупных и средних калибров. Интересно, что большие пушки имели в то вре­мя собственные имена, иногда довольно причудливые. Так, среди творений московских мастеров имелись пищали «Скоропея» (от-лита в 1590-1591 гг.), «Аспид» (1590), «Троил» (1590), «Спиток» (1591) и др. Правда, все перечисленные орудия появились уже после завершения Ливонской войны, но необходимый для их создания опыт был выработан гораздо раньше. В середине столе­тия в Москве тоже умели изготавливать очень качественные ору­дия. В 1563 г., например, мастер Богдан отлил пищаль, которая имела ствол длиной два метра н стреляла ядрами весом по шесть гривенок (примерно 2,5 кг). Здесь чётко прослеживается стрем­ление мастера увеличить дистанцию стрельбы путём удлинения ствола. Подобные пушки среднего калибра в большом количе­стве изготавливали и в западноевропейских странах. Кстати, в дальнейшем именно 6-фунтовые пушки станут наиболее популяр­ными и в Европе, и в России.
Полковую артиллерию составляли лёгкие, подвижные орудия на колёсных лафетах (крепостные пушки часто ставили в «коло­ды» — бесколёсные станки). Их часто называли «волконейками» или, более крупные, «волконеями», что явно навеяно европейски­ми терминами «фальконет» и «фалькон». Вообще же артилле­рийская терминология на Руси была не менее запутанной, чем в странах Западной Европы. Так, понятие «пищаль» могло приме­няться и к артиллерийскому орудию, и к ручному оружию. Иног­да название пушки отражало какие-то её конструктивные особен­ности или особенности внешнего облика: «гафуница», «пищаль со вставнем» (казноэарядная, со съёмной каморой), «сорока»» «пи­щаль грановитая» (с гранёным стволом) и др. В других случаях; подчёркивалось назначение пушки: «вестовая», «огненная».
Служившие при артиллерийских орудиях пушкари по своему социальному положению напоминали стрельцов; Они также по­лучали от казны жалованье и тоже занимались дополнительными приработками. Как и стрельцам, пушкарям часто давали различ­ные поручения по приёму и доставке боеприпасов. В 1555 г., на­пример, Иван IV направил в Новгород московских пушкарей с «кружалами» (кружало — приспособление для измерения диаметра ядра). Пушкари должны были проследить, чтобы новгородские
кузнецы делали ядра «добрые», круглые и гладкие. Одновремен­но царь наказывал новгородским дьякам следить за пушкарями, дабы они у Кузнецов «посулов и поминок не брали»78.