С изменением фортификации изменилась и тактика осады. Старая техника — мантелеты, осадные башни и т. п. — в век огне­стрельного Оружия оказались совершенно неэффективными. Те­перь основную ставку приходилось делать на земляные работы. Избрав наиболее уязвимую, по их мнению, точку обороны, осаж­давшие начинали копать по направлению к ней траншеи. Когда траншеи оказывались в пределах досягаемости крепостной артил­лерии, перед ними насыпали мощный земляной вал. За этим ва­лом осаждавшие устанавливали пушки, причём на позиции их обыч­но выводили ночью. Затем, под прикрытием артиллерийского огня, траншеи снова продвигались вперёд — и так до тех пор, пока не представлялась возможность совместной пехотно-артиллерийской операцией одолеть передовые укрепления осаждённых. После это­го осадные пушки выдвигались на новые позиции, где их также прикрывали валами, и сосредоточивали огонь на главных укреп­лениях, пытаясь пробить в них брешь. Для защиты батарей и тран­шей от вражеского огня кроме насыпей часто применяли туры — плетённые корзины, которые заполнялись землёй, и фашины (вя-занки хвороста).
Наряду с артиллерийским обстрелом осаждавшие часто при­бегали к подкопам и закладке мин. Защитники крепости противо­поставляли минной атаке контрмины, то есть копали встречные подземные ходы и взрывали ходы противника. Активная минная война велась, например, при осаде Падуи (1509) и Ла-Рошели (1543). Использовал их также Иван Грозный при взятии Каза­ни. Как хорошо видно из публикуемых документов, мины актив­но применяли поляки при осаде Великих Лук и Пскова. Они так­же в полном соответствии с требованиями военной мысли того времени копали подходные траншеи и строили осадные батареи.
На Руси всё яснее осознавали, что воинские силы страны нуж­даются в глубоких преобразованиях. В 1549 г. выходец из право­славной шляхты Великого княжества Литовского Иван Семёно­вич Пересветов предложил развёрнутый план реформ. Пересве-тов несомненно хорошо знал состояние военного дела как в Евро­пе, так и на Востоке. В молодости он, в составе наёмного отряда, сражался на стороне Фердинанда Габсбурга против трансильванс­кого правителя Януша Запольяи, которого поддерживали турки-османы, бывал в Польше, Венгрии, Чехии. В молдавской столи­це Сучаве Пересветов встретился с выходцем из России Васили­ем Мерцаловым и под влиянием его рассказов решил отправить­ся в Московское государство. Около 1538—1539 г. он появился на Руси, но здесь карьера честолюбивого шляхтича не залади­лась. Испытывая постоянные гонения от всесильных бояр, он проникся стойкой ненавистью к заносчивой и самодовольной ари­стократии.
Идеальным государством Ивану Пересветову представлялась Османская империя с её сильной центральной властью и мощной армией. Опорой монарха, по его мнению, являются не бояре («бо­гатые богатины»), а дворяне — «воинники», те, «кто готов с чес-тию умрети на игре смертной с недругом». Именно по военным заслугам должны распределяться награды, привилегии и высшие должности. «Ин у царя кто против недруга крепко стоит, — пи­шет Пересветов, — смертною игрою играет и полки недругов раз­рывает и царю верно служит, хотя от меньшаго колена, и он его на величество подъимает и имя ему велико даёт… А ведомо нету, какова они отца дети»72. Вельможи, которые приближаются к царю не по воинским заслугам и не по мудрости, — преступники, и их надо «огнём жещи и иные лютые смерти им давати»73. Пересве­тов высоко оценивал роль ручного огнестрельного оружия и ар­тиллерии, советовал создавать многочисленную пехоту, вооружён­ную «пищалями» и спаянную суровой дисциплиной. В научной литературе неоднократно обсуждался вопрос, были ли известны
царю сочинения Пересветова. Не предрешая в данной статье того или иного вывода, следует отметить, что на многие военные про­блемы Иван IV и Иван Пересветов смотрели одинаково.
В 1551 г. около тысячи «детей боярских» было «испомеще-но» вокруг Москвы- Среди них были выходцы из Пскова, То-ропца, Великих Лук и других городов. Эта «избранная тысяча» составила своего рода элиту дворянского ополчения74. Пять лет спустя правительство приняло «Сложение о службе», которое точно установило воинские обязанности землевладельцев и размеры формируемых ими отрядов. С каждых 100 четвертей, «добрые угожей земли» (около 170 га) полагалось выставить одного воо­ружённого конника. С первых 100 четвертей на службу шёл сам владелец земли, а с последующих — его военные холопы. Тем, кто владел имением менее 100 четвертей или вывел больше вои­нов, чем полагалось, давали денежную «помогу». Зато тот, кто выставил меньше людей, платил штраф. Строгим наказаниям под­вергались «нетчики» — люди, уклонявшиеся от военной службы: у них вполне могли забрать ( «отписать» ) поместье. Чтобы выяс­нить, как дворяне и «дети боярские» выполняют «Уложение», правительство провело несколько смотров. Среди них особенно крупными масштабами отличался смотр, прошедший в июне 1556 г. в Серпухове, во время сбора войск для войны с татарами. В нём принял участие сам царь, который «смотрил свой полк, бояр и княжат и детей боярьских, людей их всех, да уведает государь своё войско, хто ему как служит»75.
Обычно дворянин начинал службу в 15 лет, когда его заноси­ли в особый список — «десятню». Продолжалась служба пожиз­ненно. Скинуть лямку можно было только благодаря болезни или полной старческой дряхлости. Освобождённым от служебных обязанностей выдавали особую «отставленную грамоту». В це­лом надо признать, что русский дворянин XVI в. вёл непростую жизнь. Покупка доспеха, оружия, хорошего коня обходилась в весьма крупную сумму и пробивала в семейном бюджете страш­ные бреши. Выйти на смотр или в поход с «недобрым» снаря-
жением означало подвергнуться карам и наказаниям. Постоян­ные походы и царские поручения отвлекали от хозяйственных дел: пока помещики воевали в Литве или под Казанью, их земли часто приходили в упадок. Кроме того, война, естественно, грозила ра­нами, пленом, а то и смертью. С другой стороны, постоянные опас­ности выковывали стойкие и решительные характеры. Дворяне готовились к военной службе сызмальства, хорошо умели вла­деть оружием, хотя и не всегда отличались дисциплинированно­стью.
Вооружейие дворян-ополченцев отличалось большим разно­образием. Излюбленным видом холодного оружия являлась саб­ля. Применялись разнообразные типы древкового оружия, в том числе совни, представлявшие собой широкое, слегка изогнутое лезвие на длинном древке. Пользовались конные дворяне и огне­стрельным оружием: пистолетами («пистолями») и карабинами, но широкого распространения «огненный бой» у них не получил. Дело в том, что в описываемое время пистолеты и карабины были на Руси относительно редкими, в основном привозными, и стоили очень дорого. Покупали их только весьма обеспеченные люди, да и те чаще использовали на охоте, чем в бою. Зато многие образ­цы этого оружия отличались тщательной отделкой и великолеп­ным декором. Металлические части украшались резьбой и грави­ровкой, ложа — металлическими и роговыми накладками. Тем не менее следует отметить, что «стреляющей кавалерии», чего-либо подобного немецким рейтарам, среди русских воинов не было.
В качестве защитного вооружения бояре и дворяне использо­вали самые разнообразные доспехи. Как и в Европе, на Руси про­слеживается тяга к усилению и утяжелению «брони». Весьма рас­пространённым был, например, бехтерец (от персидского «бех-тер» — панцирь), состоявший из узких, коротких стальных по­лос, располагавшихся вертикальными рядами на груди и спине воина. Часто использовались различные комбинации кольчуги и металлических пластин. Так, например, юшман представлял собой
кольчугу, в которую на груди и спине были вставлены крупные металлические пластины. Вместе с тем очень популярным оста­вался упомянутый ещё С. Герберштейном тегиляй — стёганый, подбитый ватой халат. Кстати, для защиты головы, наряду с раз­личными шлемами, тоже использовались «бумажные шапки» — стёганые колпаки.
Важнейшим нововведением 1550-х годов в области военного дела стало стрелецкое войско. В начале столетия, как говорилось выше, использовались пехотинцы — пищальники, набранные в различных городах. Стрельцы, в отличие от них, несли службу как в военное, так и в мирное время. Они не только участвовали в походах, но составляли гарнизоны городов, выполняли полицейс­кие функции, охраняли и сопровождали ценные грузы. Поступа­ли в стрельцы «охочие вольные люди», за службу им платили жалованье, частично деньгами, частично хлебом. Кроме того, в свободное от службы время стрельцы могли заниматься всякими дополнительными приработками: ремеслом, торговлей и иными промыслами. Жили они вместе с семьями в собственных домах.
Вооружение стрельца состояло из ручной пищали, сабли и бердыша — топора с длинной рукоятью и лезвием в виде полуме­сяца. Некоторые историки полагают, что часть стрельцов воору­жалась также копьями, однако чёткого подтверждения этому не обнаружено. Бердыш, кстати говоря, благодаря длинной рукояти мог быть использован при отражении конницы. Выполнял он также функции сошки.
Стрельцы проходили специальное обучение строю и стрельбе из пищалей. Английский путешественник Антоний Дженкинсон, неоднократно посещавший Россию, описывает стрелковое учение, происходившее в Москве, в декабре 1557 г. Мишенью служил ледяной вал длиной около 200 м и высотой до 2 м. В 50—60 мм от мишени были устроены деревянные подмостки. На смотр при­было пятьсот стрельцов, которые шли колонной, по пять воинов в ряд. Они поднялись на подмостки, построились в шеренгу и при­нялись обстреливать вал из пищалей. Стрельба продолжалась до
тех пор, пока мишень не была полностью разрушена. О регуляр­ном обучении стрельцов пишет также иезуит А. Поссевино, по­бывавший в 1581—1582 гг. в Москве И в лагере С. Батория под Псковом.