Относительно крещения с Ольгой именно Улеба, следует проявить некоторый скепсис, поскольку упомя­нутый в составе посольства Ольги в 946 году анепсий -это её кровный родственник и, скорее всего, племянник, из чего можно сделать заключение, что у Ольги были либо брат, либо сестра.
Необходимо обратить внимание и на другое обстоя­тельство. В договоре Игоря с греками 944 года перечень послов Руси идёт в порядке иерархии пославших их лиц. На первом месте – посол Игоря, на втором – Св’ятослава, на третьем – княгини Ольги, на четвёртом – Игоря, племянни-’ка Игоря, на пятом – Володислава и далее все остальные. В том случае, если у Святослава в 944 году были родные бра­тья, они непременно должны были занять подобающее им место в договоре. Но этого нет, и после Святослва идёт уже племянник Игоря. Владимир, родившийся в 942 году, как незаконнорожденный, не упомянут вовсе. Повидимому, трудное детство было у будущего крестителя Руси … Итак, на состояние 944 года родных братьев у Святослава не было и, учитывая, что Ольге к этому времени было около 51 года, едва ли они были и потом. Другое дело, если у Игоря были сыновья от других жён (время-то языческое !). В.Н. Тати­щев, ссылаясь на ту же Иоакимовскую летопись, сообщает: «Име же Игорь потом ины жёны, но Ольгу мудрости ея ради паче иных чтяше».
Если к моменту летописной даты смерти своего отца Рюрика в 879 году Игорь был «детеск» и, если принять его возраст за два года, то к моменту встречи с Ольгой в 903 году ему могло быть 25 – 26 лет, так что сводные бра­тья у Святослава быть могли. Вероятно, Улеб и был од­ним из них.
По-видимому, какие-то родственники оставались у княгини Ольги и в Выбутах, на её родине. Во всяком слу­чае, житие утверждает, что после своего крещения Ольга посетила свою родину, Выбутскую весь, и проповедывала там христианство близким ей людям. Собственно, почему бы и нет, это вполне естественно. В.Д. Смиречанский да­тирует эту поездку Ольги между 957 и 969 годами. 957 год считался датой крещения Ольги, а в 969 году она умерла. Так что, понятно, откуда взялись эти даты.
По А.Н. Мошину, княгиня Ольга останавливалась в районе Великих Лук в июле 961 года. По преданию, во время этой поездки её сопровождали именитые люди Пскова и Новгорода – городов, которые она посетила. Су­щественно, что согласно археологическим данным, и Псков, и Новгород как раннегородские центры с прису­щими им функциями, уже существовали. Так что, с этой стороны сообщение Мошина реально.
Однако, наиболее известна и, как принято считать, наиболее достоверна поездка Ольги на север 947 года, по­священная упорядочиванию сбора даней и оброков и ус­тановлению погостов. После завершения второй древлян­ской войны перед киевским правительством княгини Оль­ги встал вопрос об упорядочивании сбора дани с подчи­нённых земель. В том числе, и с подчинённых ей лично, то есть, с её домена. Если раньше князь и подчинённые ему лица собирали дань старым способом объезда земель и кормления в них с одновременным сбором этой дани, а нормы сбора никак не регламентировались, то теперь появилась упорядоченная система взимания поборов.
Считаю, что 947 год как переломный год упорядочи­вания сбора дани далеко не случаен. В 946 году княгиня Ольга посетила Константинополь и была принята импе­ратором Константином Багрянородным, который только в 944 году возвратил власть, находившуюся до того в ру­ках узурпатора Романа I Лакапина, к которому и у Ольги, и у Константина были – у каждого свои – но очень серьёз­ные претензии. И в Киеве и в Царьграде сменилась власть. Надо было налаживать отношения. И вот, во время бесе­ды, известный своей учёностью император Константин, автор труда «Об управлении империей», вполне мог посо­ветовать Ольге, как лучше всего наладить управление ки­евским государством. Прямо доказать это положение нельзя, но, исходя из логики событий, оно очень вероят­но. Поскольку отлаженная Ольгой система работала без сбоев на всём протяжении существования древнерусского государства, княгиня хорошо знала, что делала.
Попутно решались и другие проблемы. В Иоакимо-ской летописи в связи с погостами и данями есть ещё одно любопытное известие о законотворческой деятельности Ольги: «Тогда же отказа Ольга княжее, а положи имати от жениха по черне куне князеви или бояринови».
«Княжее» обычно объясняли как jus primae noctis -«право первой ночи» князей и бояр в отношении поддан­ного или полусвободного населения. Этой же точки зрения на вопрос придерживался и известный историк СМ. Соло­вьёв. Если это так, то можно считать, что этот варварский обычай, который довольно долго держался в давно уже хри­стианской феодальной Западной Европе, был отменён кня­гиней Ольгой задолго до введения христианства на Руси.
Что касается происхождения Ольги, то и обычное её житие и пролог свидетельствуют, что она – «от про­стых … человек». Против этого положения высказывал­ся ещё В.Н. Татищев: «К тому видим, что все князи и прежде и после женились на дочерях княжеских, а на кре­стьянских ни единого».
В дальнейшем, эти соображения развил и дополнил историк церкви А.В. Карташов, который отметил, что роль перевозчицы – «это легендарное искажение призна­ка высокого социального положения Ольги – варяжкй» и что контроль за переправой через р. Великую в стратеги­чески важном пункте мог быть доверен скандинавскому дружиннику знатного происхождения, в ранге не ниже «варяжского генерала». Летописный Кий, легендарный основатель Киева, по одному из преданий времён лето–писца, также был «перевозчиком», с чем летописец не со­глашался и приводил свою аргументацию.
Заключение династических браков в средневековой Европе всегда было делом очень ответственным, и за вы­бором невесты для правителя государства стояли праг­матические интересы правящей династии, вопросы престижа и очень жёсткий политический расчёт. Происхо­дила ли Ольга из рода Гостомысла, либо она принадле­жала к какому-то другому знатному роду – это едва ли удастся выяснить. По крайней мере, в ближайшее время. Пролог же начинает повествование об Ольге словами:
«Сия блаженнаа княгине плесковитины жена же Иго­ря князя …»
Если это так, то в каком из нескольких возможных смыслов Ольга – княгиня плесковитян – остаётся также неясным.
Относительно имени княгини Ольги, то есть то, что по разным источникам её называют либо славянским име­нем Прекраса, либо скандинавским именем Хельга, в сла­вянизированном варианте – Ольга, то здесь следует заме­тить, что тогда в смешанной славяно-скандинавской сре­де человек мог иметь два имени – одно славянское, а дру­гое – скандинавское. Если же он ещё и крестился, то полу­чал ещё и крестильное христианское имя и, в зависимости от обстоятельств, мог пользоваться то первым, то вторым, то третьим. Несомненно одно: Константин Багрянородный во время приёма Ольги в Царьграде называет её тем име­нем, каким называли её соотечественники – Элга, что с учё­том надстрочных знаков, означающих в греческом языке в начале слова придыхание, практически идентично скан­динавскому имени Хельга. То же самое имя – Элга – встре­чаем в качестве подписи под изображением Ольги на фрес­ке Софии Киевской, заложенной Ярославом в 1017 году. Кроме того, в эпизодах мести древлянам Ольга, бесспор­но, действовала как скандинавка (см. ниже).
Ещё одно, крайне любопытное указание на северную родину Ольги содержится в части именослова киевского окружения княгини. Известный петербургский историк и археолог Д. А. Мачинский заметил, что в договоре 944 года личный посол Ольги носит финское имя Искусеви, а по­сол Предславы, знатной дамы, занимавшей самое высокое
положение в возглавляемой Ольгой женской части её дво­ра, так вот, этот посол носит также финское имя Каницар. Естественное объяснение состоит в том, что эти люди – из окружения Ольги – происходят из нижнего Повеличья, с её исторической родины. В этом же ключе объясняются и позднейшие киевские реалии, а именно: в XI веке, уже пос­ле смерти Ольги, некий знатный муж по имени Чудин имел в Киеве двор на месте двора Ольги и он же держал Ольгин град – Вышгород, располагавшийся в 15 км выше Киева на высоком берегу Днепра. Человек этот был настолько именит и известен, что его брат именовался лишь как «Тукы, брат Чюдин». Этот же Чудин в XI веке участвовал в составлении «Русской Правды» – основного законода­тельного документа Древней Руси, в котором отмечены ос­новные привелигированные лица – варяг, колбяг, слове-нин, русин. Так вот, финским именам соответствует толь­ко один элемент в этой этнической конфедерации – колбя-ги, смешанное финско – скандинавское население ранней Руси, ныне соотносимое с территорией приладожской кур­ганной культуры. Однако, один топоним, Колбежицкий погост, есть и на Великой в нескольких километрах южнее Выбут. Скорее всего, откуда-то из этих мест и происходи­ло финноязычнре или, по крайней мере, финское по име­нам, служилое окружение княгини Ольги.
Относительно старых краеведческих разработок происхождения княгини Ольги, стоит упомянуть в каче­стве курьёза, что в фондах Древлехранилища Псковско­го музея сохранилась рукопись известного псковского краеведа и историка Ф.А. Ушакова «В. Кн. Ольга и её от­ношение к Псковской стране». Ушаков пытался обосно­вать финское, эстонское происхождение Ольги, с чем не соглашался уже тогда другой известный историк Пскова Н.Ф. Окулич-Казарин, оставивший на полях рукописи Ушакова свои ехидные и вполне справедливые замечания. Выше шла речь о времени и обстоятельствах пер-
вого упоминания Святослава в летописи. Но я касался этой проблемы вкратце постольку, поскольку речь шла о дате рождения княгини Ольги. Остановлюсь на этом под­робнее, поскольку отношения князя Святослава со своей матерью – княгиней Ольгой – это совершенно особый сю­жет, лишь очень глухо отмеченный летописью.
В летописном повествовании о мести княгини Оль­ги древлянам в 946 году впервые упоминается её мало­летний сын Святослав: «… суну копьём Святослав на Де-ревляны и копьё лете сквозь уши коневи и удари в ноги коневи бе бо детеск».