Дальше брат не расспрашивал; придя домой, он рассказал мне, а я поспешил сообщить гетману. Гетман, кажется, не знал об этом и задумался; потом сказал: «Если захотим на себя стихов, доста­нет их на всех нас: народ-то все злой!» Долго он говорил на эту тему; потом, когда был обед, он все усмехался в мою сторону на­счет того же. После обеда, подозвав Беха, долго шептал ему на ухо, а когда тот отошел, то сказал мне: «Я обо всем сообщил
Беху и поручил ему составить подобный же пасквиль на Литву, потому что хорошо вижу, откуда дует ветер; я просил написать в таком смысле, что каждый литвин — или незаконнорожденный, или вор; знай и ты об этом, только прошу, — прибавил он, прило­жив палец к устам, — сохранить это в секрете».
Не знаю, что напишет Бех; он мне откровенно признался: «Черт знает, как писать: ведь я не стихотворец».
Сдается мне, что гетман н королю передал об этом.
Приехал с письмом к королю курьер от императора для пере­говоров о деле Брауна с Раздрашевским; Ваша Милость, гово­рят, знаете об этом; велено отпустить его немедленно и, вероятно, завтра он уедет. К Вам также будут письма об этом деле: его велено приостановить. Вы говорили, что это не согласно с закона­ми, а король отозвался с сердцем: «Я помню, что об этом было говорено на сейме, так и должно быть; это такое дело, которое нарушает спокойствие в государстве и пр». Итак, Ваша Милость, можете взвесить все обстоятельства и поступить, как покажется лучше.
Прибыл в лагерь турецкий чауш: навстречу ему выехало око­ло сотнн придворных и ротмистров. Гетман поручил старосте лив-скому приветствовать его от имени короля. Завтра назначена ауди­енция: посмотрим, о чем он будет толковать.
21 октября
Послу дана аудиенция. Он представил Письма и от себя — подарки: турецкого коня, богато оправленную саблю и бунчук. Сегодня будут переводить, завтра — писать ответ, а в понедель­ник отправят его с ответом, чтобы немедля ехал. Должно быть, шпионит, что у нас делается.
Гизиус передавал также мне, что вчера почти уже вечером он был у канцлера. Там п. Накельский рассказывал, будто маршал коронный писал ему о совершенном расстройстве своего здоро-
вья и просил сказать об этом канцлеру, которому и поручил свое семейство в случае смерти; канцлер немедленно послал меня до­ложить об этом королю. Король был очень огорчен этим извес­тием и после сказал, говорят: «Прискорбно будет нам всем и го­сударству лишиться такого мужа и сенатора». Я сказал Гизиусу, что мне ничего неизвестно о письме к Накельскому, что прежде чем показать его канцлеру, он должен был бы переговорить со мной, так как из письма, которое я только что получил от Вашей Милости, видно, что по милости Божьей вы не так худо чувству­ете себя, я опасаюсь, что Накельский теперь везде в войске будет распространять слухи о Вашей болезни.
22 октября
Сегодня должны были отправить турецкого посла, но этому помешал приезд Трокского кастеляна. Он торжественно прибли­жался к лагерю: навстречу ему выехали отец и все литовские паны; приветствовал его на поле от имени всех панов жмудский старо­ста, а отец его, воевода виленский, при сильном морозе стоял сняв­ши шапку, пока сын не попросил его покрыть голову. Смешная церемония! Потом отправились к королю: не придется мне ви­деть, как Литва отрешится от своей гордости.
После обеда должны были сойтись к королю члены совета по случаю отъезда турецкого ПдСла, но Ьоевода виленский послал к гетману сказать, чтоб его извинили, что они должны были встре­тить и почтить пана Трокского.
Гетман говорит: «Проживем здесь еще 50 дней, и Псков бу­дет наш!» Не знаю, каким образом.
Русские по-прежнему делают вылазки и, схватив кого-либо из наших, уводят в город; но иногда несколько их падает под сте­нами.
Из лагеря. 22 октября 1581.
Другие письма, от того же 23 октября
Сегодня кастелян Трокский в присутствии панов радных да­вал отчет в своей экспедиции и в том, как шел из-под Порхова; рассказывал, что он на 250 миль изъездил вдоль и поперек Мос­ковскую землю, был на глазах самого в. князя, да вот, говорил, можете Ваша Королевская Милость узнать от пленных, которые сюда скоро прибудут. Под Порховом стоит Гарабурда с татарами, но их осталось только сотня, остальные разбежались для грабе­жа. Таким образом, необходимо послать ему помощь, тем более что в 6 милях за Порховом расположилось около 5000 русских с татарами, которые будут хватать наших фуражиров. Роты, кото­рые пришли со мною, в отчаянном положении; кони издыхают от ссадин, потому что все тяжести, за неимением телег, должны класть на них. У товарищей нет пахолков в полном комплекте: одни бе­жали, другие пошли к казакам; они просят жалованье, которое им следует по числу лошадей и по вооружению; просят также отвес­ти им в лагере место, где бы они могли расположиться.
Вновь прибывших жолнеров мы зовем персиянами, потому что, по их словам, они были чуть не под самой Персией137; о труд­ностях и невзгодах мало говорят: это — следующие: Казановс-кий, Жебридовский, Гостомский, Оржельский, Иордан, Темрюк. Завтра думают поставить их на той стороне Великой, недалеко от Белявского, с той целью, чтобы из города их заметили и поняли, что к нам прибывают новые силы и что мы, следовательно, вовсе не думаем об отступлении.
Совещались, как послать помощь Гарабурде против русских партизан. Предложено было отправить туда войска и разогнать засаду, но кастелян сообщил, что русские имеют разъезды, кото­рые дадут знать о нашем приближении и удалятся потому еще, что князь запретил вступать с нами в битву, а между тем, как только наши станут оттуда возвращаться, они не преминут беспо-
коить их преследованием; Гарабурде лучше послать помощь, что­бы он мог постоянно быть на страже. Об этом должен позабо­титься гетман и пр.
Происходило потом другое совещание, без свидетелей. Гет­ман красноречиво распространился, в каком положении военные действия, т. е. другими словами, что осада города встретила нео­жиданные затруднения; наступают холода, приходится изыскивать новые средства, как быть в таком положении; об одном нужно стараться, чтобы не оставить осады с бесчестием, а заключить мир и с ним явиться в отечество; продолжать вести войну чрезвычай­но неудобно, нужно просить субсидии у сословий королевства, заниматься сбором жолнеров и пр., все это отнимает много вре­мени и для населения в высшей степени обременительно,
Поссевин того мнения, что теперь удобнее было бы заклю­чить мир, потому что Нарва и Ивангород, которых в. князь не хотел нам уступать, взяты шведами, следовательно, этот спорный пункт устраняется сам собой. Да притом еще, прежде чем мы при­близились к Нарве, он предлагал Поссевину выслать бояр для переговоров с нашими комиссарами где-нибудь в стороне от Нов­города. Об этом Поссевин уже писал к князю и послал своего слугу, который должен быть скоро назад и скоро привезет какой-нибудь решительный ответ.
Так как зашла об этом речь, то король видит, что из двух зол нужно выбирать меньшее, потерпеть немного от голода и холода, нежели отказаться от продолжения осады.
Есть надежда, что через месяц или два в городе откроется голод, как показывают языки; тогда простой народ будет удален из крепости, а останутся только Шуйский со стрельцами, кото­рых у него немного.
«Относительно поданного Вами заявления, что не хотите ос­таваться более 18 дней, нужно сказать, что безрассудно оглашать срок службы, потому что неприятель, узнав об этом, ободрится и догадается, что мы все утомились: поэтому не следует назначать сроков, а если мы заключим мир ранее 18 дней, тем для нас лучше. Если же придется обождать, то не жаль потерпеть еще не­много ввиду хорошего и благополучного конца дела». Ставил в пример осаду Мальборна138, когда предки наши, если бы захотели обождать несколько дней, взяли бы его и не имели бы потом та­ких хлопот, какие пришлось испытать им в продолжение несколь­ких лет. «Было тоже и с Заволочьем, который я осаждал; трудно было предполагать, чтобы возможно было взять эту крепость, защищенную самой природой, а она сдалась как раз в то время, когда мы уже отчаялись овладеть его». Что же касается до прови­анта, то при таких морозах его может быть в достаточном количе­стве; где прежде не могли ходить фуражиры, там теперь свобод­ный проход. По случаю холодов король послал в Ригу и в Вильну предложить тамошним купцам выслать одежду и тулупы за на­личные деньги; таким образом, все дело только в Вашем жела­нии. Ваша Милость.
Потом говорил король в том же смысле, именно: пусть не думают, будто он своей медленностью хочет тратить войско; он не так безрассуден, чтобы сам себе вонзил нож в грудь; в здоровье войска заключается его собственное благосостояние, достоинство, честь и уважение; немыслимо, чтобы от всего этого он отказался. Поэтому пусть обождут эти 18 дней: пусть срока не определяют, в противном случае они уничтожили бы переговоры с Поссеви-ным и ободрили бы неприятеля. Великий князь, узнав об этом, сейчас приободрится.
«Я возлагаю надежду иа всемогущего Бога в том, что город-этот, если только мы останемся непоколебимы, от голода предас­тся нашей власти. Всего населения, как передавали нам, в городе будет 100000; они уже 8 недель находятся в осаде; полагая на это время бочку хлеба иа каждого, вот уже 100000 бочек; если еще 8 недель простоим здесь, тогда они должны будут истребить столько же; но невероятно, чтобы было так много запасов. Шуйский до­веден будет до того, что удалит чернь из города, а сам останется с защитниками, которых там Немного, потому что мы не допустили никому пройти в город, к тому же раненых в городе немало н
конечно они не в состоянии со всех сторон оборонять город. За­няв Новгородскую дорогу, по которой одной только город может получать и провиант, и военную помощь, затем, овладев Порхо-вом и Печерским монастырем с целью дать простор фуражирам, мы поставим крепость в безвыходное положение. Неприятель, видя, с какой настойчивостью и упорством мы остаемся в его земле, будет сговорчивее к миру».