Сказать в добрый час — сегодня с рассветом начали громить город с трех батарей — польской и двух венгерских. На польскбй, под командой Ухровецкого, восемь орудий, направленных на баш­ню, стоящую у ворот; на венгерских — другие восемь, которые действуют по угловой башне у реки Великой; распоряжаются там Борнемисса105 и Карл Истфан. С третьей батареи,поставленной на той стороне Великой, венгерцы стреляют также по угловой баш­не. Целый день без перерыва били крепко в башни и стены, и с Божьей помощью продырявили их ядрами настолько, что завтра подумываем о штурме и надеемся, что эта часть города, или, как здесь называют, первый замок, будет наша. О Боже, какой се­годня грохот! Стены клубились, как дым; мы не думали, что они будут так непрочны. В окопах убили пушкаря и из мортир — не­сколько рядовых, но без этого обойтись нельзя. Из города стре­ляют тоже недурно, но из названных двух башен русские должны были поспешно убрать орудия в другое место и прекратить паль­бу.
Пришло известие, что другой турецкий посол едет сюда и что он уже оставил Вильну. Не очень-то мы рады, что эти гости так, часто заглядывают к нам. Послали ему навстречу, с тем чтоб» задержать его или в Диене, или в Полоцке, пока не увидим, какой будет исход осады.
8 сентября
Нынешний день был для нас не очень благоприятен, но что ж: flebile principium melior fortuna sequetur106. Как венгерцы, так и по­ляки своими выстрелами разбили по одной башне и около каждой из них пробили в стене проломы такой ширины, что через них можно было удобно идти на приступ. Король по совету своих вен­герцев хотел непременно с полудня штурмовать крепость; ему привели какого-то гайдука, который сообщил, что, подкравшись к пробитому венгерцами в городской стене отверстию, он осмот­рел все и нашел, что вход в этот пролом по наваленному щебню весьма удобен; что еще удобнее для пехоты вломиться в город через стены, — словом, что все готово для штурма. Гетман и ко­роль наградили гайдука за известие. Венгерцы настаивали, чтобы идти на приступ как можно скорее. Не так думал гетман107 и дру­гие, как Вейер, Фаренсбек. Они полагали, что лучше вызвать несколько десятков охотников, послать их к проломам осмотреть, можно ли ворваться в город и, собрав, т. о., верные сведения, начинать дело. На этом решении и остановились108.
Гетман выбрал несколько человек из пехоты Фаренсбека, 20 пеших немцев и французов и столько же поляков, которые и дол­жны были осмотреть проломы: до их возвращения запрещено было выходить кому бы то ни было из окопов.
Перед полуднем начали поспешно готовиться: одни — идти на штурм, а другие — любоваться, К королю явилось 5 кавалерийс­ких ротмистров с просьбой позволить им пешими участвовать в приступе* Король охотно дал свое позволение. Это были: кавалер Пенионжек, Стадницкий, кравчий Мнишек109, Андрей Ожехов-ский и Бокей. Надев поверх бреши белые рубашки, каждый выве­сил перед своей палаткой хоругвь, давая тем знать, что охотники могут записываться к их знаменам, во-первых, для того, чтобы король знал о каждом, а во-вторых, чтобы не смешаться с други­ми войсками. Удивительное дело, как много набралось охотников записаться в реестр! В белых рубахах, надетых сверх вооруже-
ния, держа в руках обнаженные мечи и кинжалы, они ходили друг к другу прощаться и писали завещания.
И грустно и весело было смотреть на это!
Вот ударили в литавры, сзывая конные роты.
Когда наступил условленный час, мы все выехали из лагеря. Король стал над р. Великой, очень близко от венгерских окопов, почти на безопасном месте. Роты конницы расположились и над лагерем, с той стороны города; волонтеры со своими хоругвями направились в траншеи.
Немного спустя открыт был огонь из наших пушек и ручного огнестрельного оружия по той части стены, которая оставлена между проломами, с целью отвлечь внимание русских стрельцов, стоявших на бланках, и тем дать возможность нескольким десят­кам наших охотников подойти под выстрелами к проломам. Но лишь только охотники двинулись, как другие в нетерпении броси­лись за ними: впереди венгерцы, за ними — немцы, за немцами — толпы наших, без всякого порядка110.
Венгерцы и немцы, на глазах у множества зрителей, подбе­жав к наружной разбитой башне, быстро заняли ее111; тотчас вы­кинули четыре хоругви и открыли с нее огонь по русским. Нам издали казалось, что город уже взят. Через четверть часа рину­лись наши со своими хоругвями к другому пролому и к другой разбитой башне. Впереди виднелись белые охотники, и в особен­ности храбро выступали Стадницкий с ПениОнжеком. Одни за­няли полуразрушенную башию и набились туда битком, другие через пролом’ломились в город, но здесь нашли то, чего Не ожи­дали. Они очутились на обвале стены, соскочить с которой в го­род было высоко и трудно; каждый рисковал сломить себе шею112. Русских за стеною была тьма, так что наши поневоле должны были остановиться. Тогда-то, о Господи, со стен посыпались как град пули и камни на всех тех, которые толпились внизу; из око­пов стреляли по этим зубцам, но безуспешно. Те иэ них, которые забрались в первую башню, тоже рады бы броситься в город, но и им было невмочь. Затем русские открыли пальбу по башне, где
засели поляки, ядром сбили ее щит и крышу (до сих пор держав­шуюся на ней)113, так что она обрушилась на наши войска, стояв­шие внизу: только, к счастью, не убила никого, а ранила несколь­ких. Потом русские под обе башни подложили пороху, чтобы выжить Наших, подкладывали и головни, отчего деревянные свя­зи в башне, где были поляки, быстро загорелись, так что нашим по необходимости пришлось очистить башню114. Те, которые сра­жались в проломе и оборонялись, сколько могли, от русских, за­нимавших зубцы и стрелявших оттуда, тоже принуждены были отступить. Овладевшие другой башней еще держались, но к вече­ру и те ретировались115. Не знаю, сколько наших легло при этом штурме, потому что говорить об этом не велят. Я полагаю, уби­тых до 500; раненых каменьями, секирами, избитых дубинами — очень много116. Гавриил Бекеш убит из ручницы; Тлукомский, пе­хотный ротмистр, тоже и Конопковский, поручик отряда Ухро-вецкого, сам Ухровецкий легко ранен из самопала; Кетлер, пле­мянник курляндского герцога, тоже ранен; Бутлер, поручик из отряда курлянд. Герцога, ужасно избит; Редер, который недавно получил от короля цепь, ранен из ручницы, и врачи не надеются, чтобы остался жив, — это из знатнейших. Пехотных десятников, а особенно венгерцев и немцев, погибло довольно. Всех этих ра­неных и убитых из венгерских окопов пришлось проносить мимо короля, стоявшего иад рекою, так что всякий мог его видеть. У нас и фельдшеров столько Нет, чтобы ходить за ранеными. Что сам видел, то и описываю Вашей Милости. Трагедия эта продол­жалась от 19 до 23 часа. Король, отъезжая в лагерь, велел рейта­рам пана Гостынского спешиться и идти стеречь окопы, что те сей­час и исполнили. Удивительно, что не только они, но и все всадни­ки Фаренсбека, оставив своих коней, пошли на штурм; в Герма­нии они этого не сделали бы, хотя бы им сам цесарь приказывал. У Фаренсбека, должно быть, немало погибло заметных людей. Что приступ сошел неудачно, обвиняют главным образом венг­ров117. Надо было бы подождать хотя один день, сделать пролом
пошире, собрать о нем надлежащие сведения, а не полагаться на слова гайдука и пр. Пишу Вам по секрету и пр.
Сегодня пришло прошение от косценских мещан; п. воевода Познанский вступается за них, просит, чтобы их освободили от иска, который вчиняет Сварацкий, обвинивший их в том, что они не хотели послать выборных. Пжиемский также получил письма от воеводы. Подкоморий равский п. Гостомский говорил мне, что Пжиемскому, между прочим, писали, как п. Калишский нечестно покончил дело с Меджижецким. Приехали они в Пыздру во вре­мя заседаний очередного суда принести присягу; п. Калишский по своей воле, без требования, послал Чарнковского к Меджижец-кому сказать, что освобождает его от присяги. Меджижецкий не только не поблагодарил пана Калишского, но пошел в ратушу и объявил, что готов принести присягу по королевскому декрету, и велел записать протестацию. «Было, — говорил подкоморий, — с Меджижецким 50 экипажей; местечко полно народу. С паном Калишским не было никого, кроме нескольких пахолков». «Ви­дишь ли, — продолжал он, — до чего дошло дело?» Теперь в ответе те, которые за это дело взялись. Меджижецкий поклялся, что пока у него достанет средств, он будет стараться… Тут подко­морий замолчал, не сказав больше ни слова. Я отвечал: «Для чего он приносил присягу и за что он хочет мстить кому-то? Не знаю». «Действительно, — говорю я, — не верю, чтобы Вы хотели за­няться чем либо подобным. Мне кажется, он будет доволен ми­ром, так как постоянно хворает». «Не верь его болезни: силы его возвратились и он совершенно здоров; я видел, — продолжал ои, — что п. воевода собственноручно пишет Пжиемскому следую­щее: «Мне кажется, те, которые просили вакансии после него, должны будут обождать немного». Затем кто-то отвлек его от этого разговора, и мы разошлись. Происходило это в королевс­кой палатке, так что многие, бывшие там, слышали наш разговор.
Пишу об этом для того, чтобы Ваша Милость имели сведе­ния не только о военных делах, но и знали, что до нас и из Вели-
кой Польши доходят новости, которыми мы и занимаемся, если нет военных известий.
9 сентября