раз в Вильне, другой в дороге, не помню где, после выезда из Вильны.
Об инвеституре курляндскому герцогу, которая дана была два года тому назад в лагере под Дисною, я писал Вашей Милости, так же как и о всех церемониях. Теперь посылаю Вам описание другой. Больших церемоний не было, на поле в лагере раскинули королевские палатки; в одной из них поместили не очень краси­вый трон, так как дело было в дороге; к трону приделали три сту­пени, покрытые красным сукном, потом ввели герцога в лагерь. Он имел с собою около 50 человек конницы. Прежде всего по­ехали с ним в приготовленную для него палатку, затем повели его в королевский шатер, где уже заседал король с Радою. Явившись туда, герцог стал на колени и произнес присягу в тех выражениях, которые я сообщаю Вашей Милости. Король, ответив, вручил ему знамя; затем герцог сел возле короля; никаких особенных отличий не было ни у королевских людей, ни у военных. В этом же лагере король принимал его, а после обеда поехал в замок. Насколько я помню, других церемоний не было, но знаю навер­ное, что обо всем Вашей Милости написано достаточно. Было бы не лишним, если бы Вы написали несколько слов пану виленско-му, чтобы он велел давать мне копии с московских писем, так как литвинов нельзя употреблять даже для мелочей. Я постараюсь, чтобы о делах, которые происходили в мое отсутствие, было со­общено Вашей Милости, теперь же ничего другого нет, кроме известий о русских и пр.
13 июля
Какой-то казак, приехавший из Мстиславля, говорит, что там несколько русских подъехало под замок и наши схватились с ними: не знаю, отчего вдруг московский князь начал показывать такую деятельность. Говорят, что немало пеших венгров убежало из Лук и из Заволочья к русским. Пешие роты сходятся, но конницы мало; вижу, что король благодарен тому, кто первый приезжает.
14 июля
Король сегодня еще остался в Диене, а канцлер уехал к По­лоцку и, проехавши 3 мили, ночевал в лесу под Ушачами — этого замка уже нет; его разобрали на дрова. Когда Полоцк принадле­жал Москве, там жило несколько казаков, которые занимались грабежом.
Сегодня пан староста Пржемышльский откланивался в Дие­не королю и поехал в Турцию: он должен побывать дома, где бу­дет ждать вестей из Трансильвании.
Большие удобства доставил нам королевский военный мост, деланный в Ковне по образцу того, который достался венграм от императора Фердинанда84. Под Дисною установили его на Двине в течение 3-х часов; вторую же половину под самым Полоцком. Он очень прочен; каждый понтон могут везти 6 волов, а если по воде, то ведут двое крестьян; по нему может проехать даже 10000 войска, и его можно также употреблять на воде, как и другие лод­ки для перевозки артиллерии.
15 июля
Канцлер приехал в Полоцк, за ним вечером прибыл король; выехав рано из Диены, он сделал, по крайней мере, 7 миль. На дороге в лагерь под замком оба литовские маршалы, великий и надворный, представляли королю отряды своей кавалерии; вели­кий — 120 гусар, кажется, не очень годных; лошади какие-то дур­ные и в небрежном виде; второй — 50 лошадей, ио не худых. Не знаю, отчего старший выказал себя так; видно, что он теперь не думает о своем деле, или гневается на кого, или ему что-нибудь неприятно. С паном канцлером у них не так, как было прежде и проч.
Там же ротмистр Серный представил на смотр пешую роту из 200 пахолков. Не успел король сойти с повозки у своего шатра, как прибыл Держек и вручил королю какую-то большую грамоту от великого князя, целую штуку кельнскогодюлотна, опечатанно-
го двумя большими печатями; была и третья печать нашего пана Тройского, которому велено было встретить Держка, вскрыть письмо, прочитать его для того, чтобы, отправляясь в Оршу, знать о намерениях князя. Держек отдал также письмо пана Тройского, говоря, что в нем изложено главное содержание грамоты.
Король смеялся, смотря на печати: «Прежде никогда не по-СЫЛал такой большой грамоты; должно быть, начинает с Адама». Воевода виленский заметил: «Ваше Величество, он пишет все, что только делалось с начала войны». Король передал грамоту пану виленскому; затем всем велено выйти из палатки, кроме членов совета.
Изменника Невенгловского казнили и затем четвертовали. Такую смерть выпросил для него Поссевин, так как сперва хотели его или четвертовать, или посадить на кол.
16 ИЮЛЯ
Король поехал в замок на богослужение к иезуитам. Скарга говорил проповедь по-латыни. Пана канцлера не было там, пото­му что у него самого в лагере была обедня и проповедь. В замке, у иезуитов, небольшой костел, где только одна церковь. Иезуи­тов не много, но ведут дело они хорошо: перед замком, там, где начинается город, строят уже деревянный костел прекрасной ар­хитектуры, который, говорят, в этом году будет окончен. Король очень беспокоится, прочна ли будет в этом месте оседлость иезу­итов.
Воевода Потоцкий давал банкет для всех панов и двора; все были в замке, и пан канцлер также. Держек рассказывает, что его держали под строгим присмотром, огородивши двумя заборами и третьим лубяным, так что ни он не мог никого видеть, ни его также.
17 июля
Сюда приехали четыре англичанина; говорят, что прибыли при­влеченные славою короля; двое из них довольно знатные, а два
другие не так; по их словам, молва о короле такая, что он очень смел; не имея никакого дела во Франции и Нидерландах, где ус­тановился мир, да и военным худо платят, они приехали к королю предложить свои услуги. Старший, по словам Собоцкого, дол­жен быть хорошим воином; он готов в следующем году привезти сюда 3000 стрелков.
Они представлялись королю и обедали с канцлером. Король благодарил за желание служить ему.
Московский гонец должен сегодня приехать к своим послам; король велел им сказать, чтобы они сегодня пересмотрели свои грамоты, а завтра, когда дадут им знать, побывали бы у него.
Люди полагают, что будет мир и что князь уступает всю Ли­вонию.
Король основывает здесь иезуитскую коллегию и хочет ото­брать часть имений, принадлежавших русским церквам, и отдать их иезуитам.
Полоцкая шляхта уже на прошлом сейме противилась этому и просила короля водворить иезуитов в другом месте, а старые церкви оставить по-прежнему.
Тогда решили отложить дело до теперешнего королевского приезда. Король принял шляхту и держал речь такого содержа­ния: он не для того поселяет иезуитов, чтобы лишить шляхту сво­боды, но для вящей славы Божьей; школа устраивается для их же потомства и детей, с целью наставлять их в христианском духе и нравственности. От образования юношества зависит многое: об этом знает не только Польша, но и весь свет. Здесь он приводил в пример несколько обычаев и грубую жизнь людей в тех госу­дарствах, которые не знают ни гуманности, не имеют хорошего образования и ведут жизнь зверскую.
«Привели ко мне, — говорил он, — недавно, здесь в Литве, тринадцатилетнего мальчика и женщину; мальчик был мужем этой женщины, а отец его жил с нею как с женой, ожидая пока сын возмужает: вот для того чтобы не происходили подобные вещи, я и хочу здесь поставить школы, костелы и больницы. Ведь из сво-
ей собственной кожи можем сделать себе сапог и все, что только захотим».
«Я завоевал эту страну: отчего же мне не позволено произво­дить перемены, какие захочу? Я никого не желаю заставить при­нять католическую веру: пусть каждый остается при своей; ведь оставил же я русским каменную церковь и собор Софийский; а так как вы говорите, что ваши предки из своей собственности ни на что другое не давали, как только на русские церкви, то покажи­те жалованные грамоты; что вы покажете, при том вас и оставлю, чего не докажете, с тем я могу делать, что мне вздумается».
«Я позабочусь устроить ваши церкви и попов таким образом, что и они и вы останетесь довольны».
Агриппа объяснял королевские слова, но не высказал всего до конца, как нужно. Шляхта ответила, что документов не имеет: «Московский князь взял все это с нами в Полоцке; но только наверное известно, что деревни даны нашими предками; все знают об этом, и так мы просим, чтобы нам оставили наши вольности, а иезуитам дали что-нибудь другое». Решено, что печатники долж­ны пересмотреть ревизские реестры, бывшие у московского пра­вительства перед взятием Полоцка, и выписать из них, какими угодьями и фундушами пользовались православные церкви; если окажется, что эти имения пожертвованы шляхтой, то они будут оставлены за церквами; теми же, которые пожалованы королями и полоцким воеводой, король будет располагать по своему усмот­рению и делать с ними, что захочет. Это было весьма неприятно шляхте и даже некоторым панам, так как им ненавистно самое имя иезуитов.
Многие из помещиков поспешили занять деревни, под пред­логом что они были записаны на церкви предками и потому долж­ны быть опять во владении их рода.
Но король отвечал им на это: «Нет, господа! Что раз посвя­щено Богу, то не должно быть обращаемо опять в светское пользо­вание». Они видят, что король серьезно хочет заняться этим де­лом и проч.
18 июля
Сегодня ночью был удивительный случай с паном виленским: в то время как он ночевал с нами, у него украли печать. Агриппа отправился рано с этим известием к канцлеру, тот сейчас встал и поехал к королю. Там нашел он пана виленского с воеводою ви­ленским, стоявших в ожидании. Король справлялся к обедне; они пошли и доложили ему о происшествии. Король вышел к обедне в худом расположении духа, может быть, и потому, что болела спина, так как он вышел прихрамывая. Бедняга пан виленский очень смущен, и к этому у него есть важный повод. Дело немаловаж­ное: люди говорят об этом происшествии втихомолку, не подавая вида, что знают. Боже, утешь его: вижу, что и пан канцлер помо­гает ему в этом, но секретно.