Московский гонец был проведен в палатку с письмом от бояр московского князя к нашим советникам. Наши паны приняли его в особом шатре, куда он принес грамоту; потом отвели его в дру­гую палатку, а сами пошли с письмом к королю и, запершись, читали его. Когда прочли грамоту, гонец был приведен в ту же палатку, а пан виленский сказал ему от имени всех, что пишут к ним бояре. «Ты поезжай, — прибавил он, — к великим послам и скажи, что если они имеют какое-либо новое поручение от госуда­ря, пусть объявят чрез тебя». Гонец отвечал: «гораздо, гораз-до»*) и, не снявши шапки и не поклонившись, тотчас уехал.
После обеда приехали сами великие послы; они представля­лись прежде королю, потом удалились с нашими панами в особую палатку для переговоров. Что же они сделали? Ничего хорошего. От первого предложения, сделанного в Вильне, русские уклоня­ются: прежде дело шло только о Нарве, а теперь не хотят усту­пать и нескольких десятков замков, которые сами предлагали; уступают только Кокенгаузен и некоторые другие, всего 4 замка. Они говорят, что Великие Луки, Полоцк и проч. пусть остаются за нами и еще четыре замка в Ливонии. Они насчитали несколько
десятков других ливонских замков, как Ригу и проч., а также и курляндских, которые давно находятся в королевских руках. Это, говорят, князь уступает вам, как свою вотчину, а перемирие велел учинить на семь лет. Наши паны сказали на это: «Ведь вы прежде уступали всю Лифляндию, кроме Нарвы; во-вторых, зачем усту­паете то, что давным-давно принадлежит нам». Те отвечали: «Мы говорим и делаем то, что указал государь великий князь». — «И вы не имеете другого поручения?» — «Нет». — «Так вам здесь нечего делать; завтра проститесь с королем и уезжайте. Если бы король не был христианским государем, он обошелся бы с вами не так, как теперь, потому что вы, скорее, шпионы, нежели послы». Тем и кончились переговоры.
Бог знает, что будет далее. Решили, чтобы завтра рано отпра­вился к послам Поссевин переговорить о делах от себя и от папы, сказать им, что он сам едет в Москву и убедить их вести перего­воры, как следует. Но я сомневаюсь, чтобы он принес какую-либо пользу и проч. Некоторые говорят, что ради мира мы могли бы довольствоваться хотя бы этим, имея в своих руках Луки, По­лоцк и свободное плавание по Двине, лишь бы был мир, а не пере­мирие; другие того мнения, что нужно идти далее и настаивать на прежних требованиях: великий князь отдаст все, если наступить ему на горло; а то он нарочно старается выиграть время и потом обмануть; что касается до меня, я соглашаюсь с первым мнением; мне кажется, что славы у нас довольно; если же углубимся в Московскую землю, то придется там зимовать, а для князя это ие составляет особенной беды. Не имея денег, мы не справимся с жолнерами, а у него татары, и кто может знать, не направит ли он их на Вильну? Пленные, которых приводят, сообщают, что, по словам князя, у короля мало денег, да и тех достанет ненадолго, и что король по случаю смерти своего брата должен будет отпра­виться в Трансильванию. А кто знает, может быть, варвар на это рассчитывает?
Удивительно, откуда он все это знает? Про литовскую печать уже всем известно: пишут о ней универсалы, копию с которых посылаю Вашей Милости.
Бедняга паи вилеиский очень смущен, к чему действительно имеет повод. Удивительно, как пропала эта печать: должно быть, ее взял кто-нибудь из своих, и видно, что укравший шел только за этим. Паи заснул в палатке, часовые также: палатка же была открыта для воздуха; железный сундук, в котором хранились пе­чать, червонцы и разные драгоценности, был привязан к ножке кровати железною цепочкою; возле него стояла шкатулка, а на ней серебряная умывальница с серебряным кувшином; вор, ие знаю как, отвязал цепь от иожки кровати, унес железный сундук со шкатулкой, умывальницу же с кувшином ие тронул. Когда ра­зыскивали украденное, на берегу Двины нашли шкатулку и сун­дук не отпертыми, так как, вероятно, вор ие мог этого сделать, ио крышка в одном углу была взломана настолько, что туда можно было просунуть руку и взять печать с цепью; червонцы и драго­ценности остались в целости: отсюда подозрение, что вор хотел только печати.
По случаю аудиенции, дайной послам, канцлер выказал боль­шую пышность: своим слугам велел надеть голубые атласные пла­тья; при ием было четыре пахолка, одетые по-итальяиски в голу­бые атласные платья, шляпы также были голубые, с белыми стра­усовыми перьями; один с булавою следовал везде за ним. Сам он, на турецком коне, в черном костюме по-итальяиски, направлялся к королевской ставке с 40 гайдуками, вооруженными ружьями, а пред ним далеко впереди ехали паи Радомский с паном маршалом Зборовским, окруженные свитою в атласных платьях. Люди шеп­тали: вот великий гетман! Но мы желаем чего-либо большего, когда ои будет показываться со своею свитою.
19 июля
Сегодня рано Поссевии был у русских, затем частным обра­зом у короля; давал при панах отчет в разговоре, который имел с послами. Послы решительно ие хотят вести других переговоров и говорят то же, что и вчера, уклоняясь от вилеиских предложений, кроме уступки Нарвы и нескольких замков; теперь они уступают
только Кокенгаузен, Ашераден, Ленневаден и какой-то еще за­мок, затем Луки, Ригу, Курляндию и все то, что давно уже при­надлежит нам, кроме только Полоцка и того, что теперь завоева­но во время войны, говоря, что князь не велел предлагать ничего больше, а только заключить перемирие на 7 лет. Ясинский, ли­товский писарь, служил толмачом во время переговоров с Поссе-виным. Последнему послы оказали великий почет: вышли к нему навстречу далеко за свою ставку, и всякий раз, когда он произно­сил имя папы, они вставали; он также, видно, умел им понравить­ся, так как это хитрый человек. Поссевин говорил им, что папа ради интересов христианства принимает на себя труд согласить их на мир; они начали сейчас просить его: «Сделай это, государь наш щедро наградит тебя». Если вы не захотите мира, продолжал он, то король принужден будет идти на вас и воевать вашу землю и вам же после будет хуже. «Да отвратит Бог его сердце от этого», — отвечали они. Потом они уговаривали его ехать в Москву не торопясь. «Уже ты стар, — говорили они, — тебе надобно отдох­нуть» . Все это для того, чтобы поспеть ранее его к великому кня­зю. Когда Поссевин вышел от короля, то ввели послов: виленс-кий кастелян отвечал им в таком смысле, но не очень бойко, ибо был смущен происшествием с печатью; король и канцлер часто помогали ему, когда он что пропускал: «Хотя король, Его Вели­чество, за такое малое уважение к своей особе со стороны велико­го князя, который посылает через вас противоречащие предложе­ния и затягивает тем войну, имел бы справедливый повод вымес­тить это на ваших особах, ибо за такие поступки вас следовало бы считать не послами, а шпионами; но, будучи христианским госуда­рем, он этого сделать ие хочет и скорее окажет вам милосердие, нежели жестокость. Уже в Вильне вы предлагали всю Лифляи-дию, и дело шло только о нескольких городах, о которых вы по­слали гонца к государю, подавая надежду, что государь уступит их, а между тем государь отправил своих людей опустошить зем­ли короля, не предуведомив его об этом, так что эти войска при­чинили вред и невинных людей умертвили, чего король с вашими
людьми, коих брал в плен, не делал. Брал он в службу тех, кото­рые хотели ему служить, и награждал, а которые ие хотели, тех пускал свободно и без вреда в ваши земли. Впрочем, небольшое утешение получили вторгнувшиеся в наши пределы, ибо те, на которых они напали, отплатили им, и вот вам теперь и прибыль. Король, призвавши на помощь правоту своего дела, не будет вы­мещать этого на таких незначительных личностях и бедных лю­дях, как вы, но на тех, которые имеют большее значение, и потре­бует уже не только Лифляндию, которую он хотел получить, но все, что принадлежит вашему князю. И так с этим ответом сту­пайте свободно в вашу землю, а теперь бейте челом королю». Послы молча поклонились и пошли. Не знаем, понравился ли им этот ответ; мне кажется, он очень суров и проч. Вот это уже не шутка: мы рассчитывали на мир, а тут как раз война! Некоторые надеются, что когда углубимся далее в Московскую землю, то явятся другие послы. Дай Бог, чтобы было так; мы все были бы очень рады, потому что если придется зимовать здесь, то будет плохо и Бог знает, что произойдет с нами. Хоть бы с честью пре­кратить войну, потому что и так уже довольно и проч.
Пан канцлер из числа пленных, взятых в Велиже, двух, веро­ятно знатных, подарил послам, говоря, что делает это ради папс­кого посла. Послы приняли их, не показывая вида, что рады, од­нако благодарили пана канцлера. «Поступил, — говорят, — как подобает христианину». Косе приехал с Низу: давал публично отчет, что происходило у татар. Дело было совсем не так, как до­несли королю. Низовые казаки вовсе не виноваты: они схватили двух перекопских царевичей — одного калгу (наследника престо­ла), случайно наткнувшись на них на Днепре85; царевичи бежали с татарской стороны вследствие вражды за царство и больших за­мешательств. Исход дела описывает королю Ожеховский86, по­ручик низовых казаков; копию я посылаю Вашей Милости. Ца­ревичи находятся в Черкасах у старосты; один из них калга, кото­рый должен был вступить на престол. Пишут к королю (копию посылаю), убедительно прося, чтобы их пустил к турецкому сул-