Раздоры в правящих кругах Русского государства вдохнови­ли польского короля Сигизмунда на попытку реванша. Сроки пе­ремирия истекли, и летом 1534 г. гетман литовский ЮрийРадзивилл вместе с татарами разорил окрестности Чернигова, Новго­рода Северского, Стародуба и Брянска. К началу войны короля активно подталкивал беглец из Москвы, Семён Вельский. Осе­нью того же 1534 г. киевский воевода Андрей Немирович сжёг Радогощ, но не смог взять Стародуба и Чернигова. Неудачей закончилась также попытка князя Александра Вишневецкого зах-
ватить Смоленск. Русские рати, однако, медлили с ответным уда­ром: в Москве очень боялись набега крымских татар, которые к тому времени превратились из союзников в жестоких противни­ков. Дело в том, что крымских ханов пугали и раздражали пре­тензии Руси на земли Казанского ханства. В год смерти Василия III хан Саип-Гирей совершил опустошительный набег на Рязанские земли, так что все основания для опасений у Елены были. Только в конце октября 1534 г. русская рать двинулась в Литву, Передо­вой полк вёл фаворит правительницы Иван Овчина-Телепнев-Оболенский, большой полк — князья Михаил Горбатый-Суздаль­ский и Никита Оболенский. Из Новгорода, на соединение с ними, двигалось войско под началом князя Бориса Горбатого. Не встре­чая сопротивления, русские войска вторглись на неприятельскую территорию, разорили множество селений и, не дойдя до Вильно всего шестидесяти вёрст, вернулись назад.
Перед началом и в ходе боевых действий обе стороны ак­тивно занимались шпионажем. В упомянутой выше монографии В. А. Аракчеева рассказано о побеге в Литву большого дьяка Родиона, служившего прежде в Пскове, при наместнике Дмит­рии Воронцове56. Этот «переметчик» не только поступил на службу к неприятелю, но сообщил литовцам подробную информацию о численности и дислокации войск на Северо-Западе Руси. В. А. Аракчеев рассказывает также о некоем таинственном чернеце, вы­полнявшем разведывательное задание полоцкого воеводы Яна Гле­бовича. Русские, по всей видимости, также имели своих агентов.
В 1535 г. противники вновь обменялись ударами. Королевс­кие войска под началом литовского гетмана Юрия Радзивилла, польского гетмана Яна Тарновского и беглеца из Москвы Семёна Вельского опять напали на Северскую землю. Они без боя взяли Гомель и осадили Стародуб, воевода которого, Фёдор Телепнёв-Оболенский, оказал отчаянное сопротивление. К несчастью для защитников города, литовцы смогли сделать подкоп и взорвали крепостные стены. Множество русских воинов погибло, а Теле-* пиёв-Оболенский попал в плен. Одновременно с литовцами на
Русь напали крымские татары, которые разорили земли по бере­гам Оки. Русские войска в эту кампанию осаждали Мстиславль, но безуспешно.
Осенью того же 1535 г. псковичи и новгородцы возвели, к югу от Опочки, новую крепость — Себеж. В феврале 1536 г. ли­товский воевода Андрей Немирович сделал попытку захватить вновь построенный городок, но гарнизон предпринял вылазку и нанёс нападавшим тяжёлое поражение. Почти одновременно с Себежем на Литовском рубеже возникли крепости Заволочье и Велиж.
Отсутствие сколько-нибудь значительных побед подтолкну­ло короля Сигизмунда к переговорам. Уже в начале 1536 г. Юрнй Радзивилл направил к Телепневу-Оболенскому своего прибли­жённого, некоего Гайку, который привёз «опасную» грамоту на проезд русских поело? к королю. Русские власти, однако, реши­ли, что нм направлять послов «неприлично», а нужно, чтобы ли­товцы сами приехали в Москву. Начались долгие препиратель­ства. В конце концов Сигизмунд пошел на уступку: в январе 1537 г. ко двору Елены Глинской прибыли полоцкий воевода Ян Глебович «со товарищи». Переговоры начались с отчаянных спо­ров. Литовцы потребовали отдать им Псков и Новгород, затем стали настаивать на передаче Смоленска и на разрушении Велижа и Себежа. Завершилось дело заключением перемирия сроком на пять лет. Гомель вернулся под власть короля, а Себеж и Велиж остались за русскими. В том же 1537 г. Русь заключила договор со Швецией, по которому король Густав Ваза обязался не помо­гать Литве в войне против русских. Прекращение военных дей­ствий понравилось в Литве далеко не всем. Семён Вельский уехал из Литвы к туркам, в Стамбул, и начал всячески натравливать султана и крымских татар на Москву.
Вскоре после окончания войны,’в апреле 1538 г., Елена Глин­ская умерла: ходили, слухи» что её отравили. Противники Теле-пнёва-Оболенского немедленно воспользовались обстоятельства-
ми. Уже на седьмой день после кончины правительницы несчаст­ный фаворит был схвачен и посажен в тюрьму, из которой не вы­шел. Некоторые лица, попавшие при Елене в опалу, напротив, вернулись на политическую арену. Среди таковых особенно выде­лялся Иван Фёдорович Вельский (брат Семёна Вельского), че­ловек очень честолюбивый. Другим претендентом на власть был Василий Васильевич Шуйский, тот самый, что сурово расправил­ся с заговорщиками в Смоленске в 1514 г. Вскоре между боярс­кими кланами вспыхнула яростная борьба. Пользуясь малолет­ством государя, вельможи полностью погрязли в интригах, каз­нокрадстве и взаимных подлостях. Их беспринципная свара де­зорганизовывала всю правительственную деятельность. На гла­зах юного Ивана приверженцы Шуйских и Вельских отправляли противников в тюрьму или ссылку, избивали и даже убивали. Жестокие зрелища наложили на душу будущего царя неизглади­мый отпечаток.
В 1539 г. Василий Шуйский умер при загадочных обстоя­тельствах и клан возглавил его брат, Иван Васильевич Шуйский. Н. М. Карамзин называл этого боярина «грубым самолюбцем», и не без оснований. Иван Шуйский действительно не знал в борьбе за власть никакого удержу, перед юным государем «величался до нахальства» и даже не считал нужным вставать в его присутствии. В 1540 г., при содействии митрополита Иосафа, Иван Вельский смог временно оттеснить Шуйских от власти. Однако уже В1542 г. Иван Шуйский вступил в сговор с князьями Кубенскими и уст­роил настоящий переворот. Ивана Вельского бросили в темницу, митрополита отрешили от должности и отправили в ссылку. В ус­ловиях постоянных ссор и интриг в верхних эшелонах власти со­вершенно дикие формы приняли злоупотребления наместников — кормленщиков. Особенно «прославился» тогда Псковский иаме-стник Андрей Михайлович Шуйский, который, по свидетельству летописца, заставлял ремесленников работать на себя Даром, брал чудовищные взятки, приказывал подбрасывать состоятельным горожанам краденые вещи и затем возбуждал против них судеб-
ные дела. Летописец свидетельствует, что жители пригородов пред­почитали не ездить в Псков, лишь бы не встретиться с людьми наместника.
Иван IV быстро усвоил нравы и приёмы правления тогдаш­ней политической элиты. Его характер весьма ярко проявился в событиях 1546 г., которые подробно описаны в книге Б, Н. Фло-ри «Иван Грозный»57. Тогда правительство распорядилось собрать в районе Коломны новгородских пищальников для отражения возможного набега крымских татар. Однако при сборе войска произошли столкновения богатых «гостей» с рядовыми горожа­нами, и в результате «не доставили пищальников сорок человек на службу». Те же, кто всё-таки отправились под Коломну, считали себя несправедливо обиженными. В лагере на реке Оке они реши­ли подать челобитную молодому государю, приехавшему «на про­хлад. .. потешиться». Иван просителей не принял, а когда пищаль-ники попытались настаивать, приказал своим дворянам прогнать их силой. Завязалась драка, с обеих сторон были убитые. После этого великий князь поручил своему дьяку Василию Захарову Гнильевскому расследовать причины волнений. В результате след­ствия обвинению подверглись трое знатных бояр, среди которых был Иван Иванович Кубанский, активный участник заговора 1542 г. Дьяк явно сообщил Ивану IV именно то, что тот хотел услышать. Бояр обвинили в измене и казнили так поспешно, что им даже не прислали исповедников.,
В. январе 1547 г. Иван IV, достигнув совершеннолетия, офи­циально вступил на престол, приняв новый для Руси титул царя. Вскоре после этого в Москве вспыхнуло восстание, поводом к которому послужили сильные пожары. Как выяснилось впослед­ствии, бояре Фёдор Скопин-Шуйский и Иван Челяднин распус­тили слух, что город подожгли с помощью колдовства родствен­ники царя по материнской линии, Глинские. Рассказывали, как царёва бабка, Анна Глинская «з своими детьми (Михаилом и Юрием Васильевичами. — А. М.) волховала: вымала сердца че­ловеческие да клала в воду да тою водою ездячи по Москве да
кропила»58. Восставшие ворвались в Кремль и убили Юрия Ва­сильевича Глинского, а «живот (имущество. — А. М.) княжей розграбиша». После этого огромная толпа москвичей явилась в подмосковное село Воробьёво, к молодому царю, и потребовала выдачи Анны и Михаила Глинских. Эта встреча с вооружённым народом произвела на Ивана IV очень сильное впечатление. В речи на Стоглавом соборе, в 1551 г., он признавался: «И от сего убо вниде страх в душу мою и трепет в кости моа»59. Лишь с большим трудом придворные смогли убедить бунтовщиков, что ненавистных вельмож в царской резиденции нет.
Михаил Глинский,, узнав о московских событиях, обратился к излюбленному приёму своих предков: он бежал в Литву. Вместе с ним отправился князь Иван Турунтай-Пронский, который преж­де был наместником в Пскове и снискал стойкую ненависть горо­жан чудовищным мздоимством. Во время описанного бунта пско­вичи пытались подать царю жалобу на наместника, но Иван суро­во расправился с челобитчиками. Тем не менее Пронский явно «знал свои вины» и счёл за благо скрыться. По дороге к границе беглецов захватил князь Пётр Шуйский. Решение царя оказа­лось на редкость кротким: Глинский и Пронский посидели немно­го под арестом, после чего их отпустили на поруки.